Высказывания о Музиле и его творчестве

Элиас Канетти: "Произведения Музиля восхищают меня по сей день, и научился я из них самому трудному: тому, что можно десятилетиями работать, не зная, возможно ли закончить свое произведение, это - отчаянная смелость, состоящая главным образом из терпения, которое предполагает почти нечеловеческое упрямство". (Corino: Robert Musil, с. 14)

Вильгельм Херцог: "Музиль - сам по себе. Эта странная книга ["Душевные смуты воспитанника Тёрлеса"] написана в необыкновенно утонченном, простом личном стиле. Дифференцирующая психология, которая провидчески проникала в самые темные слои человеческого сердца и позволила зарегистрировать легчайшие колебания с чуткой точностью, здесь создала новую, чистую, прозрачную форму" (*Berghahn, с.162).

Оскар Маурус Фонтана: "Музиль имеет больше, нежели взгляд охотника, у него - двойное лицо, двойной слух... То, что они прожиты, а не то, что они написаны, - вот что я люблю в его творениях". (*Berghahn, с.162)

Альфред Дёблин: "Немецкой публике, очень небрежной во всем, что касается чувств, будет очень полезно обратиться к светлому эластичному духу Музиля". (*Berghahn, с.162)

Франц Шпунда: "Легко принять или отвергнуть роман, соответствующий традиционной романной форме, поскольку мера его ценности находится вне его. Там же, где идет речь о понятии "роман", которое только должно быть создано, суждение о нем может происходить только из него самого. В этом смысле произведение Музиля ["Человек без свойств"] суть переломный пункт для романа как такового, и может стать для нас тем же, чем Пруст для французов. Не потому, что он якобы неслыханно занимателен или приносит новые состояния, но потому, что он вводит новый вид душевного провидения. Не анализ в исконном смысле, а "психотехническое" обобщение подводных течений духа. Не изображение обычаев, а трагика парадоксов: вовсе без духовности дело не идет, но и с ее избытком тоже. Или: кто обладает всеми свойствами, у того, в конце концов, их не оказывается". (*Berghahn, с.162)

В. Е. Зюскинд: Книга Музиля [Человек без свойств] обладает самыми увлекательными романными свойствами: наглядность на самой невероятной ступени рефлексии, веселость вплоть до танцующего задора, основательный юмор, который, возможно, лишь в паре-тройке мест позволяет смешному стать серьезнее, и прежде всего, богатство и остроумие сравнений и образов, не имеющих себе равных в немецкой литературе, по меньшей мере со времен Готтфрида Келлера".(*Berghahn, с.163)

Адольф Фризе: "Книга о "Человеке без свойств" - один из самых остроумных и проницательных романов нашего времени и обладает всеми свойствами, необходимыми для того, чтобы полностью прояснить картину современности серьёзным людям, борющимся за ее постижение".(*Berghahn, с.163)

Вернер Бергенгруен: "Музиль... - совершенно непылок, на первый взгляд он может показаться совершенно безучастным. Он обладает необыкновенно запоминающейся странностью выражения, языком высочайшего ранга, нежной иронией, которая, как кажется, поначалу ненамеренно скрывает свою меткую остроту. Он любит косвенное, чреватое отступлениями, но лишь в своих методах. Что касается цели и существа, для него важно последнее ядро мира, с серьезностью, незнакомой ни одному из пишущих сегодня". (*Berghahn, с.1632)

Томас Манн: "Необходимо призвать общественность и предостеречь ее перед тем, перед тем, чтобы она своей безучастностью не оказалась виновной в увядании художественного предприятия, неординарность которого, его решающее значение для развития, возвышения, одухотворения немецкого романа находится вне всяких сомнений". (*Berghahn, с.163)

Франц Бляй: "В лице Роберта Музиля немцы получили великого моралиста. То, что Музиль пользуется традиционной формой романа, рассказа, театральными формами - он делает это играючи и часто мастерски -, на самом деле, вторично, и характерным признаком этого служит то, что он не выступает новатором в области стиля, не пытается варьировать исходную форму ни импрессионистически, ни экспрессионистически, ни иным художественным способом, не добивается эксцентричности своей прозы ни грамматически, ни синтаксически, именно потому, что именно его тема сама по себе эксцентрична, нечетка, радужна, и его врожденная тенденция - делать это объективно видимым, зримым... Музиль никогда не будет тем, что называют популярным. Поскольку хотя мы и обладаем гигантской организацией по извлечению выгоды из слабости масс, у нас нет никакого средства эксплуатации ума немногих". (*Berghahn, с.164)

Германн Брох: "Я был дружен с Музилем... Он был человек необыкновенно сложного духа, обоюдоострого и ясного, писатель почти латинского характера, и "Человек без свойств" был великим замыслом. Конечно, писательские элемента в нем преобладают над поэтическими, т. е. все произведение поднято на четко рациональный уровень. Гофмансталь говорил: "Глудину необходимо прятать. Где? На поверхности", - и именно таким был главный принцип Музиля. (*Berghahn, с.164)

Ингеборг Бахман: "В выпускное свидетельство, с которым Музиль хотел покинуть немецкую литературу, он однажды предложил внести: "Поведение необычно, талант легок, хотя и склонен к выходкам", - но вот, в один прекрасный день критика заметила, среди всего прочего, что его роман - величайший историко-философский опыт и самый беспощадный роман мировоззренческой критики со времен вольтеровского "Кандида". Так на долю Музиля выпало немного справедливости; поскольку он хотел намного большего, нежели просто написать роман, нежели рассказать историю погибшей Какании, и большего, нежели критиковать обанкротившиеся идеи своего времени. Однако он не хотел - в чем порой его упрекают - превысить область своей компетенции. Он всегда сознавал: "Писатель не может и не должен доходить до философской системы". Он не охватывал "всего целого", но давал примеры и образцы, парциальные решения, но не одно единственное решение... Примеры Музиля не собираются нас искушать, но только вывести из шаблонного и конвенционального мышления. Они заставляют нас мыслить, мыслить точно и мыслить мужественно". (*Berghahn, с.164)

Карл Буркхардт: "Его случай возможен только внутри немецкого языкового пространства. Как можно было во время его жизни пройти мимо такого человека, не признавая ранг его достижений? Музиль был замолчан и аннулирован, потому что он, в отличие от столь многих, действительно существовал; это мешало иллюзорному миру литературы". (*Berghahn, с.165)

Местонахождение: В/Высказывания